Saqshy Qostanai

Контролировать, что происходит за закрытыми дверями этих учреждений, призван действующий в Казахстане Национальный  превентивный механизм (НПМ). С внезапными проверками на предмет правонарушений  его участники могут посеить любое спецучреждение без предупреждения администрации.

Национальный превентивный механизм (НПМ) представляет собой институт гражданского контроля. В его состав входят профессиональные юристы, врачи, а также работники социальной сферы.

О том, как проходят подобные посещения и проверки в тюрьмах, рассказал руководитель группы НПМ по городу Алматы и Алматинской области Игорь Мирошниченко.

VOX: Игорь Олегович, расскажите о результатах работы НПМ в Алматы и Алматинской области в нынешнем году.

— В этом году мы работаем согласно плану, утвержденному уполномоченным по правам человека в РК Эльвирой Азимовой. Все посещения, которые мы запланировали, были выполнены. За оставшиеся три месяца завершим всё, что было намечено. Раньше мы посещали учреждения только закрытого типа, но сейчас к ним прибавились дома престарелых, детские учреждения, ряд медико-социальных учреждений.

— В период с 2014 по 2018 год общее количество учреждений, подлежащих посещению участниками НПМ, составляло около 400. В настоящее время их количество превысило 3 000 в целом по стране. Это очень большой объем. Поэтому мы сейчас не делаем такой упор на учреждения КУИС, ИВС, приемники-распределители, а стараемся уделить больше внимания учреждениям социальной защиты.

VOX: Как на результаты вашей работы повлияла пандемия коронавируса?

— На время карантина, в самый пик, мы останавливали свою деятельность. Но договоренность уполномоченного с учреждениями сохранялась. В областях представители НПМ сдавали тесты на вирус и проводили посещения, так как без физического присутствия часто невозможно дать адекватную оценку той или иной ситуации. Наша группа в Алматы приостановила свою деятельность на месяц, но буквально за следующий месяц мы всё наверстали, посетив учреждения, которые были запланированы.

VOX: Знает ли руководство учреждений, которые вы проверяете, заранее о вашем визите? Или всё происходит внезапно?

— План посещений всегда конфиденциальный, мы приходим без предупреждений, никто из администрации учреждений знать его не может, только уполномоченный по правам человека. Этим мы отличаемся от ОНК (общественные наблюдательные комиссии), которые также посещают закрытые учреждения, но делают предварительные запросы. Хотя они тоже хотели бы соблюдать принцип внезапности и, насколько я знаю, добиваются этого.

VOX: Были ли случаи отсутствия взаимопонимания между участниками НПМ в Алматы и администрацией учреждений во время проверок? Может быть, недопуск в здание или к содержащимся там людям?

— Конечно, такие случаи были, особенно в начале нашей работы, в 2014-2015 годах.

Помню, самое первое наше посещение имело неожиданный поворот событий — когда мы пришли и показали наши мандаты, сотрудник учреждения нам спросил: «А что такое НПМ? Что за механизм?» Мы объяснили, что есть закон, и если вы нас не впустите, то у вас будет штраф в размере 40 МРП, согласно Административному кодексу, потому что ваши действия препятствуют деятельности участников НПМ. Он позвонил руководству, которое ничего не знало об НПМ и дало указание: «Не пускайте, пусть прокурорское предписание приносят». В итоге сотрудник нас не пустил, мы составили протокол, передали прокураторе.

Прокуратора отреагировала, начальника учреждения привлекли к ответственности.

Потом он мне сам звонил и говорил: «Заходите в любое время».

Просто раньше, когда мы начинали нашу деятельность, сотрудники учреждений ничего о нас не знали, а сейчас такое встречается намного реже. За последний год был единственный подобный случай с молодым руководителем одного из РОВД, который не владел соответствующей информацией.

VOX: Насколько в вашем регионе в целом актуальна проблема пыток и нарушений прав граждан в закрытых учреждениях?

— Проблема пыток и нарушений прав актуальна в любом регионе страны, Алматы и Алматинская область — не исключение. Например, относительно недавно такие случаи имели место в отдельных медицинских учреждениях, мы их выявили и передали прокураторе для возбуждения уголовных дел.

В связи с введением достаточно масштабного общественного контроля за происходящим в закрытых государственных учреждениях в целом (кроме нашего института, есть ОНК и общественные организации) и с общим трендом цифровизации деятельности учреждений скрыть пытки или иные нарушения прав граждан стало достаточно тяжело. Для возможности подать жалобу или заявление в заведениях закрытого типа устанавливаются электронные терминалы свободного доступа. Люди, находящиеся в изоляции, могут ввести свой ИИН, обозначить тип жалобы или заявления, после чего отправить заявку, которая попадет на обработку в прокуратуру.

— Однако зачастую нас упрекают в том, что по имеющимся обращениям многие дела не доходят до суда. Ситуация такова, что даже если мы получили заявление о пытках, то пока дело дойдет до суда, сам заявитель может от него отказаться. Он может отозвать заявление по личным соображениям или просто испугаться, что от этого к нему будут хуже относиться, а возможно, в отдельных случаях людей могут и запугать. Бывают и манипуляции со стороны самих заявителей, когда выясняется, что никто их права не нарушал.

Так или иначе, если человек отказывается от заявления, то, как правило, побои и иные нарушения его прав уже не зафиксируешь. Поэтому дела и не доходят до суда. Грубо говоря, из ста заявлений о нарушении прав в закрытых учреждениях до суда доходят только два или три.

VOX: Какие именно вопросы чаще всего волнуют заключенных в рамках обращений?

— В последнее время это вопрос условно-досрочного освобождения (УДО). Чаще всего суды отказывают в этом в связи с тем, что иск не выплачен или срок не подошел. По этой причине омбудсмен сейчас заостряет внимание на трудоустройстве заключенных, ведь от этого зависит выплата исков или штрафов, которые есть на осужденных. А если государство не дает им работу, то как этот иск погасить?

Иногда суд объясняет свое решение тем, что УДО не предусмотрено в случае тяжкого преступления. Хотя моя позиция такова: УДО не должно рассматриваться по составу преступления. Смысл УДО заключается в том, что человек зарабатывает его за хорошее поведение в местах лишения свободы. Вот и всё. УДО — это оценка поведения внутри учреждения, и если сейчас забрать у заключенных это право, то может резко подняться уровень нарушений в учреждениях. Ведь если у человека отнять свет в конце туннеля, то какой смысл ему соблюдать надлежащее поведение? Поэтому в большинстве случае я лично против отказов в УДО.

VOX: Скажите, в целом за последнее время число жалоб на нарушение прав в закрытых учреждениях увеличивается или, наоборот, уменьшается?

— Что касается нашего региона: обращений от заключенных мы в нынешнем году получили меньше, чем было годом ранее. Однако было довольно много обращений и жалоб из учреждений другого формата — детских учреждений, учреждений социальной защиты.

VOX: А с чем чаще всего связаны обращения из других учреждений?

— Если говорить о соцучреждениях, то чаще всего жалобы поступают на некачественную работу санитарок, на плохое питание. Мы сразу же реагируем и приезжаем.

Согласно нашим обязанностям, мы должны проверять питание, бытовые условия, медицинскую помощь, социальные вопросы, как работают опекуны, получают ли пенсии люди в домах престарелых — очень много направлений для анализа.

Бывает, жалуются, что не выплачено пособие, когда другие его получили. Тогда начинаешь людям объяснять, что, если бы они находились на свободе, им бы выплатили, но они уже находятся на гособеспечении, поэтому государство смотрит, кто нуждается больше, а кто нет.

Фото: Бауыржан Сабитов

Источник: voxpopuli.kz